Однако Эндрю тоже захотел поблагодарить хозяина, и поэтому Лиз подошла к машине первой и, когда они вернулись, уже сидела на заднем сиденье.
Эндрю внимательно посмотрел на свою дочь.
– А ехать на переднем сиденье ты больше не желаешь, Лиз? – спросил он.
– Нет. Я устала.
Эндрю вполне устроил этот довод, и он кивнул, соглашаясь с ним. Но не Роджера. Садясь на место водителя, он холодно бросил через плечо:
– Вы знаете, все эти дипломатические уловки типа «У меня заболела голова» здесь вовсе не обязательны. Я признаю себя виновным. – И, повернувшись к Эндрю, добавил: – Лиз демонстрирует, что чрезвычайно возмущена моим поведением, поскольку я поцеловал ее на глазах у всего населения, собравшегося здесь!
– Но ведь это же абсурдно! – Нахмурившись, Эндрю повернулся к дочери. – Лиз, неужели ты и вправду станешь дуться из-за этого? Неужели ты, если верить Роджеру, не смогла отнестись к этому делу с должным пониманием – как к шутке? По сути дела, это я предложил ему встать рядом с тобой на камне. А также поцелуй вместо их приветственного «салам!». Ну зачем из-за этого портить настроение и себе и окружающим?
– А затем, что от начала до конца это было сплошное недоразумение! – запальчиво ответила она.
– Ну и все равно, зачем валить всю вину на Роджера? Почему бы тогда не обвинить и меня – за то, что я предложил тебе принять участие в этом обряде?
Со стороны Лиз было бы просто невозможным безрассудством требовать от своего сердца, чтобы оно искало продолжения ссоры. «Ведь тот, кто целовал меня, – бездумно, не придавая поцелую никакого значения и не догадываясь о том, как мне хотелось бы, чтобы он целовал меня снова и снова, – это же был Роджер!»– подумалось ей. Вслух же она сказала:
– Только потому, что ты не более моего знал про цель и назначение этого обряда. – А потом добавила устало: – Папа, давай больше не будем об этом. Что сделано, то сделано, и если ни один из вас не способен взглянуть на все это моими глазами, то я… одним словом, мне жаль, что я придала всему этому такое значение.
Какое-то время Эндрю выглядел так, как будто он сомневается, рассматривать ли последние слова Лиз как какую-то форму извинения. Затем он сказал:
– Да, пожалуй, давай больше не будем, – и, вновь повернувшись к Роджеру, тактично переменил тему разговора.
«Инцидент исчерпан? Да, я полагаю, что да», – подумала Лиз, вспомнив, что даже те несколько процарапанных на камне линий, которым предстоит связать ее имя с именем Роджера, в течение столетий будут говорить свою ложь безжалостному солнцу.
Да нет, в этой истории любви все было верно! Только Элизабет в ней была не та, что нужно, вот и все. Все было столь же просто, сколь и мучительно.
Роджер не рассказал о том, что произошло на празднике ахал, ни Дженайне, ни Бет. Лиз была уверена, что у Дженайны хватило бы такта не подтрунивать над ней; однако Бет не преминула бы.
Поэтому Лиз решила, что ей следует благодарить судьбу за то, что для Роджера все это происшествие значило настолько мало, что он даже не стал рассказывать о нем Бет. Не то чтобы это обстоятельство позволяло ей при встрече с ним чувствовать себя спокойнее. В больнице все было по-другому. Но в клубе, в доме Дженайны Карлайен или же у себя дома Лиз старалась либо избегать встреч с ним, или же, когда это оказывалось невозможным, сама поражалась своей грубости и недостойному обращению с Йейтом, но иначе вести себя не могла.
Поэтому ей вовсе не пришлось удивляться, когда Эндрю призвал ее к порядку после одного из вечеров, который они провели в клубе.
– Мне вовсе не хочется возвращаться к этой теме, – сказал он. – Но если из-за этой истории на празднике ахал у тебя по-прежнему напряженные отношения с Йейтом, я бы на твоем месте постарался позабыть о ней.
Негодуя, Лиз вскинула голову:
– Я ему не говорила никаких резкостей!
– Согласен, не говорила. Но в последнее время один-два раза ты буквально балансировала на грани грубости по отношению к Роджеру. Поэтому я считаю нужным напомнить тебе, что открыто демонстрировать свою неприязнь к кому-либо – это чистой воды ребячество, причем далеко не в лучшем смысле этого слова. Конечно, моя милая Лиз, я не забываю, что ты еще ребенок, причем в самом лучшем смысле этого слова! Однако к тому времени, когда ты научишься лучше управлять собой, тебе придется узнать, что вовсе не нужно лицемерить, для того чтобы держаться в рамках обычной вежливости по отношению к людям, которые тебе не особенно симпатичны. Да, кстати, что же тебе так не нравится в Роджере Йейте?
Слава богу, что вопрос был поставлен так, что позволял отвечать на него уклончиво. Отвечая, Лиз сказала чистейшую правду:
– Он постоянно делает так, что рядом с ним я чувствую себя маленькой и глупой. Кроме того, даже когда Бет Карлайен отсутствует, она всегда… незримо находится рядом с ним. А мне просто не нравится Бет Карлайен, совершенно не нравится!
– Тебе не нравится Бет? – удивился Эндрю. – Да что же может не нравиться в этом дитя? Она кроткая и совершенно безобидная…
– Да, знаю, а также «хрупкая и беззащитная»! – вставила Лиз, цитируя запомнившиеся слова. – Но, папа, я не нашла в ней ни одного из упомянутых тобой качеств.
– Но ведь тебе же нравится Дженайна Карлайен, не так ли?
– Очень нравится, – подтвердила Лиз. – Но это обстоятельство отнюдь не заставляет меня точно так же относиться к Бет.
Эндрю улыбнулся:
– Ну хорошо, я больше не буду развивать эту тему. Просто помни, что в таком небольшом мирке, как наш, здесь для доброжелательного отношения всех друг к другу нужно сделать своими друзьями как можно большее количество людей.