Цветок пустыни - Страница 20

– Мне очень жаль. То есть я хочу сказать, мне жаль, что, возможно, вы так и не узнаете, почему она не написала вам.

После таких откровений ей показалось, что будет вполне естественно рассказать ему про Робина, и она сделала это с такой беспристрастностью, как если бы говорила не о себе.

А потом Крис сказал просто и искренне: – Спасибо, Лиз. По-моему, эти признания сблизили нас. Мы с вами оба свободны от сердечных привязанностей.

Девушка взглянула на него с благодарностью, на душе у нее потеплело. Разговор с Крисом стал утешением за глупую, несбывшуюся надежду на то, что, когда она вернется к вагончикам, машина Роджера Йейта все еще будет стоять там.

В день, когда отмечали «новоселье», Крис пришел из гостиницы пораньше и в последних приготовлениях перед приемом гостей показал себя надежным помощником. Он принес записи последних новинок танцевальной музыки, а потом отправился на «лендровере» к Дженайне одолжить оттуда на время стереопроигрыватель по случаю праздника. Лиз, в рабочих брюках и рубашке, проследила за его отъездом, а затем, перед тем как принять ванну и переодеться, проверила все в последний раз.

Она выбрала короткое платье из бледно-желтого муслина – с юбкой, которая, сужаясь книзу, напоминала цветок тюльпана, и высокой талией, перехваченной широким кушаком из голубого крепдешина, завязанным пышным бантом на спине. Скинув грубые башмаки, совершенно необходимые в условиях пустыни, девушка с наслаждением натянула на ноги тонкие, как паутинка, нейлоновые чулки и надела босоножки с высокими каблуками-шпильками. В Тасгале нашелся великолепный парикмахер – жена одного из инженеров, прошедшая подготовку в Лондоне, в одном из лучших салонов Вест-Энда. В итоге локоны Лиз были подстрижены именно так, как ей хотелось.

Когда девушка была совсем готова к приему гостей, она не удержалась и поднялась на крышу, чтобы еще раз оглядеть все вокруг. Сегодняшний вечер будет безлунным, и освещение в саду было устроено таким образом, чтобы гирлянда мягких огней не мешала любоваться сиянием звезд. И хотя сейчас было еще только начало вечера, световой эффект привел Лиз в восторг. Выключив освещение, она стала спускаться по лестнице.

Даже позднее Лиз так и не смогла понять, как же это случилось, что, находясь на предпоследней ступеньке, она потеряла опору – то ли каблук провалился в щель, то ли в сумерках она неверно оценила расстояние до земли. Так или иначе, девушка прыгнула в пустоту, приземлилась очень неудачно и, испытывая резкую боль, пронзившую левую щиколотку, была вынуждена ухватиться за перила.

Чтобы не расплакаться, она принялась свирепо бранить лестницу:

– Значит, вот ты как! Будто бы я ни разу не спускалась и не поднималась по тебе до этих пор…

Щиколотка распухла, но острая боль сменилась тупой и несильной. Лиз прикинула, что, если до того, как вернется отец, а Крис привезет проигрыватель, она спокойно посидит, приложив к ушибленному месту что-нибудь холодное, можно будет не упоминать о случившемся. Ведь если об этом узнает папа, он засуетится и повезет ее на перевязку, а она ни за что не станет ковылять с перебинтованной ногой среди гостей или же, подобно старенькой бабушке, весь вечер сидеть неподвижно!

К большому облегчению Лиз пакет со льдом сотворил чудо, и, когда вернулся отец, она уже могла ходить не хромая. Вместе с Крисом приехала Бет, одетая в белое, как у принцессы, платье, которое подчеркивало грацию юной феи; Дженайна должна была приехать своим ходом позже. Вскоре начали собираться и другие гости, а по мере того как празднество приобретало все более широкий размах, Лиз почти забыла о больной щиколотке.

Разбитый на крыше сад вызвал всеобщий восторг. Это обрадовало Лиз сверх всяких пределов, однако вскоре девушка услышала, как Бет бесхитростно объясняет кому-то, что это именно она убедила Лиз выдержать все в мягких цветовых тонах, а освещение сделать приглушенным. Бет не принимала никакого участия в планировке сада на крыше! Но для того чтобы возмущаться поведением Бет в течение долгого времени, Лиз была слишком счастлива и слишком увлечена своими обязанностями хозяйки дома. Во всяком случае, это был ее праздник, ее и папы, и, когда гости от души веселятся, даже Бет не сможет его испортить.

В гостиной был устроен буфет, гости танцевали на веранде и в саду на крыше. Те, кто хотел побыть в одиночестве, могли уединиться в тени этелий и акаций, что росли вокруг гостиницы, а месье Симон предоставил комнату на случай переизбытка гостей. Но в большинстве своем общество разбилось на группы по интересам, гости переходили из одной в другую, болтали, танцевали или просто глазели на то, что происходило в доме и вокруг него.

Разгуливая среди приглашенных (больная щиколотка напоминала о себе ноющей болью, но не мешала веселиться), Лиз натолкнулась на Бет и Эндрю, которые беседовали с Роджером Йейтом, незадолго до этого приехавшим на вечеринку.

Йейт принес девушке стул и наклонился, чтобы дать прикурить от своей зажигалки. После той размолвки на крыше они впервые встретились лицом к лицу, и Лиз, почувствовав на себе его пристальный взгляд, подумала, не означает ли этот немой вопрос желание узнать, оправилась ли она от своего «взволнованного состояния» или все еще злится на Бет.

Лиз села рядом с Эндрю, и тот с любовью потрепал ее по плечу:

– Горишь на работе, да? А мы как раз говорили о тебе.

– Обо мне?

– Да. Ты уже привела дом в порядок, и я пожаловался, что не знаю, чем бы занять тебя теперь, а Йейт предложил кое-какую работу, чтобы от безделья тебя не потянуло на шалости. Ну конечно, если тебя это заинтересует…